Часть первая

Омар Хайям, Эйфелева башня и аквариум

Человек! Командир лунных разведчиков-автоматов, покоритель атома, творец Девятой симфонии и "Войны и мира". Существо могущественное и в то же время хрупкое, легко уязвимое - мыслящий тростник, по выражению Блеза Паскаля- философа, математика и почти современника Сирано де Бержерака. Создатель сложнейшей техники и, как явствует из пролога, ее же и жертва.

Легко ли постичь его, понять до конца? Он сложен и противоречив. Приверженность к одному, раз и навсегда выбранному делу - и рядом неожиданные пристрастия, увлечения, занятия, совершенно не похожие друг на друга. И человек уже сам не знает, какое занятие ему милей, кто он: математик Чарлз Доджсон или писатель Кэрролл, автор "Алисы в стране чудес", горный инженер, ботаник, минералог Гете или Гете - поэт и драматург, романист Джек Лондон или Джек Лондон - капитан "Снарка"... Великого химика Менделеева в определенных кругах знали как искуснейшего чемоданных дел мастера, а наш современник Кнунянц, тоже химик, снискал себе славу среди искусствоведов как реставратор старинных полотен. Гийяс ад-Дин Абу-л-ФатхОмар ибн Ибрахим ал-Хайям ан-Найсабури, или попросту Омар Хайям, оставил t потомкам и трактаты по алгебре и геометрии, и мудрые четверостишия - рубай, которыми до сих пор зачитывается весь мир.

Иногда "вторая профессия" кажется нам причудой, не нуждающейся ни в каких толкованиях, иногда проявлением таланта, щедро отпущенного человеку природой и благодаря воле и упражнениям не зачахнувшего. Иногда же, особенно если речь идет о спорте, к самым отчаянным видам которого так склонны физики, мы отделываемся завистливым замечанием: "Да, этот человек умеет отдыхать!" Но все, что касается человеческой натуры, трудно разложить по полочкам. Даже причуды могут быть связаны с основным занятием, а мелкие страстишки и подавно. Известно, что составить таблицу элементов помогла Менделееву привычка раскладывать пасьянс в часы досуга. Да и что такое этот досуг? Представьте себе, как два великих физика, Альберт Эйнштейн и Макс Планк, встречаются впервые и, будто позабыв о мучивших их теоретических вопросах, всю ночь напролет играют Баха. Представьте себе, как взбирается на снежную вершину физик Игорь Тамм или как мчится на безрассудной скорости молодой Петр Капица, тоже физик, и вы почувствуете, насколько расплывчата грань между их работой и отдыхом. Разве не свойственна великой музыке глубина проникновения в сокровенные тайны бытия, разве покорение вершин - не воплощенная целеустремленность, а бешеная гонка на мотоцикле - не материализованная дерзость? И разве не присущи современной физике такая же глубина познания, такое же захватывающее дух стремление к высотам мысли, дерзновенные прорывы за рамки привычных представлений?

Омар Хайям, Эйфелева башня и аквариум

Нет, все связано прочными узами; и отдых - это зеркало работы, ее продолжение, гимнастика ума, чувств, воображения, мышц. Кем бы ни был человек, в его отдыхе всегда слышен отзвук его главного занятия, а на стиле работы можно разглядеть отпечатки его пристрастий, увлечений, даже причуд...

Директор Одесского завода автогенных машин Мезенцев увлекался живописью. В конце войны ему посчастливилось участвовать в спасении знаменитых дрезденских картин. Это решило его судьбу. Нет, он не сделался профессиональным художником. Он начал читать книги о живописи, потом стал собирать открытки, репродукции, картины. Однажды ему попалась особенно замечательная картина-"Взятие крепости Хаджибей адмиралом де Рибасом". Тем самым, в честь которого названа несравненная Дерибасовская, красивейшая улица Одессы. И вот он уже пробует писать сам, так, для себя. Он никому не показывает своих картин, он знает, что они слабоваты. Но это его ничуть не огорчает, все помыслы его заняты теперь новой грандиозной идеей - слить воедино два главных своих занятия, расписать яркими, праздничными красками "Автогенмаш".

Еще раньше, когда он был директором "Радиалки", завода радиально-сверлильных станков, он воздвиг там, во дворе, какую-то замысловатую разноцветную пирамиду. Особого внимания на нее никто не обращал, пока на завод не приехали французские станкостроители. Вместо того чтобы чинно проследовать в образцовые цехи, гости окружили пирамиду и пустились в пляс, восторженно крича: "Это башня Эйфеля! Да здравствует "Радиалка"!" То был триумф архитектора-любителя Мезенцева - над причудами директора посмеиваться перестали.

Но теперь он директор другого завода, и все надо начинать сначала. "Автогенмаш" только строится, ползавода есть, а половины нет, одни котлованы. В готовых корпусах по два, по три цеха, и все это на окраине, в грязи, в мусоре, и автобусов не хватает - до праздничных ли красок, до пирамид ли! И Мезенцев хлопочет о дополнительных автобусах, чтобы людям не было тесно, чтобы они ехали на работу сидя и не уставали, не раздражались. Устраивает в цехах душевые и открывает их сам, торжественно, точно какую-нибудь выставку. И сам каждое утро бежит под душ: подавать пример.

Омар Хайям, Эйфелева башня и аквариум

Его угнетает беспорядок. Его коробит от каждой бумажки, брошенной на заводском дворе. Неприязнь его к беспорядку- родная сестра известной мании Диккенса, от которой немало натерпелись его домашние. Диккенс был человек покладистый и добродушный, требовал он только одного - чтобы всё в доме стояло на строго определенном месте. Места эти он обводил мелом, и если кто-нибудь нечаянно сдвигал стол или стул за черту, Диккенс превращался в жестокого деспота и закатывал скандал. Мезенцев выражал свои чувства сдержаннее, тем более что в скандалах не было нужды. Он напомнил людям слова их знаменитых земляков Ильфа и Петрова: "Хватит бороться за чистоту, надо взять метлу и подметать". И все взялись за метлу. А потом отгородили котлованы от готовых корпусов, отвели строителям особые пути, вывезли весь мусор и разбили роскошный сад - сирень, яблони, вишни. Закроешь глаза - и словно ты не на заводе: ни чада, ни дыма, одно благоухание и свежесть, или, по-научному, микроклимат.

Вот теперь можно заняться и красотой. Поставить вместо дощатого забора легкую, ажурную ограду. Прикрепить к ней огромную карту с городами, куда отправляется продукция завода, только обозначить города и страны не кружочками, как на обычных таких картах, а картинками: вот фьорд - это Норвегия, оперный театр - Вена, сфинкс с пирамидами - Каир, гейзеры - Новая Зеландия... Можно, нет, даже необходимо построить удобную и изящную остановку для автобусов, покрытую овалом из плексигласа, и не простым, а вогнутым, чтобы вода не стекала куда придется. И осветительные мачты тоже должны быть не обыкновенные, а в виде опрокинутых призм - на широкой площадке, которая окажется наверху, уместится больше фонарей и на дворе станет светлее. Кроме того, призмы хорошо бы окрасить во все цвета спектра. Про овал и про мачты судачит весь город, одесситам до всего есть дело. Мезенцева с его садоводами и архитекторами называют чудаками, слово же это в Одессе имеет тысячу оттенков. Но они только отшучиваются: "Горький сказал, чудаки украшают мир". И устраивают конкурс на самый чистый цех, и победители, арматурщики, покупают на премию радиолу и аквариум с оранжевыми рыбками. Ох и чудаки! Или они не знают, что добрые люди делают с премиями? И когда же они работают? Только и слышно: мачты, цветочки, рыбки... А вот поди ж ты - и план перевыполнен, и от заграничных заказчиков нет отбоя, машины идут в тридцать стран. Инженеры же из конструкторского бюро так и говорят: весь секрет в цветочках. Выйдешь из цеха, прогуляешься, полюбуешься, подышишь - и вот уж в голове гениальная идея.

Отшучиваться-то они мастера. Но если правду сказать, не очень они довольны своим "Автогенмашем", хоть и трубят о нем газеты: "Завод будущего". Какой же это завод будущего, когда красота только во дворе, а в самих цехах серо и уныло? Туда бы тоже яркие, звонкие краски, всю эту зелень, эту синеву и пурпур, чтобы все в цехах засветилось, запело. Говорят, в Таллине, на экскаваторном, каждому цеху дан свой цвет - кому зеленый, кому голубой. Но тут что-то не так, ведь завод не квартира. И скучно всё в один цвет. А разукрась во все цвета, и не разберешь потом в этом павлиньем хвосте, где станок, где кран. Что ж Мезенцев-то молчит? Он же главный художник. Заразил всех идеей красоты, а теперь медлит!

Да, Мезенцев медлит. Все это, оказывается, не так просто, как думал он раньше. И цех цеху рознь, и об освещении надо подумать, и о технике безопасности. Не снарядить ли гонцов к гигиенистам и физиологам? Не может быть, чтобы на сей счет не имелось у них никаких рекомендаций.

Гонцы возвращаются: есть рекомендации! И такие ясные и четкие, что и эскизы рисовать незачем, бери краски, ведра, кисти - и за дело. Хотя нет, стоп, надо же сначала "прогрун-товать холст" - подготовить цеха к перекраске. Надо сделать так, чтобы звонкие краски не притихли, не померкли на другой же день. Цех же не квартира, там же работают и вырабатывают, кроме всего прочего, тонны грязи, пыли, хлама. Хорошо было говорить про двор: "Надо взять метлу и подметать". А тут и метлы должны быть особенные, и пылесосы, и щетки - все должно быть особенное, а то цех придется убирать целыми днями, и тогда уж действительно будет не до плана.