Тихо! Идет операция

"Тысячи звуков сливались здесь в длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые звуки зубил каменщиков, звонкие удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка глухие подземные взрывы, заставляющие дрожать землю". Таким представился писателю Куприну завод, и он сравнил его с Молохом - кровожадным и неумолимым богом, божеством древних, которого изображали в виде медного быка и приносили ему человеческие жертвы.

Молох еще жив, как и во времена Куприна. Он жив, и напрасно восторгается бойкий репортер с магнитофоном: "Мы с вами в кузнечном цехе Весело ухают молоты, радостно гудят печи, шумит, звенит, грохочет счастливая сюита труда. К нам подходит мастер Дубровский..." А мастеру Дубровскому не весело, он оглох и охрип от этой сюиты. Но репортер запомнит на всю жизнь и этот день на заводе малолитражных автомобилей, и старого, неторопливого мастера Дубровского, который, выслушав лепет репортера, приблизился к микрофону и, еле заметно подмигнув своим товарищам, сказал:

- Знаменитый изобретатель Джемс Уатт говорил: "Шум пробуждает у невежды представление о силе".

Как это ни прискорбно, а невежд еще много. Одни не находят в шуме ничего противоестественного: "На то и город, на то и производство". Другие даже с удовольствием видят в шуме некий признак цивилизации. Третьи говорят: "Шум, конечно, вреден, но так ли уж велик этот вред? Есть заботы и поважнее, покончим с ними, вот тогда и займемся шумом". Четвертые, наконец, охотно соглашаются с врачами в том, что шум-это проблема номер один нынешней гигиены, но возлагают надежды на эволюцию: человек, мол, всегда приспосабливался к изменениям внешней среды, приспособится и к шуму.

Ох уж эти всезнайки, эти любители "объяснять научно"! За всякое приспособление человечество платило внешней среде неисчислимую дань. Шумовой фон - не климат, он изменился до неузнаваемости не за миллион лет и даже не за тысячу, а за сто. Шумоустойчивые особи - такая же нелепость, как газоустойчивые, тишина нужна человеку не меньше, чем свежий воздух или доброкачественная пища.

У Паустовского есть рассказ "Доблесть". Маленького мальчика привезли в больницу с тяжелым заболеванием мозга. Доктор сказал, что мальчик выживет лишь в том случае, если в городе воцарится полнейшая тишина. И город притих, люди разговаривали шепотом. А это был южный, портовый город, где все разговаривают громко и без умолку. Когда вдали показался английский пароход, навстречу ему выслали катер - предупредить, чтобы не гудел. Англичане были потрясены солидарностью жителей города и тем, как высоко ценится у нас человеческая жизнь. Через три дня мальчику была сделана операция, доктор снял запрет, и город закатил праздник в честь спасенного мальчика, его настрадавшейся матери, в честь докторов, в честь всех хороших людей на свете.

Тишина - самое первое лекарство при любой болезни, она оберегает покой и сон, и человек яростнее сопротивляется недугу. Недаром в прежние времена перед домом больного раскладывали солому, заглушавшую стук колес, недаром теперь больницы стараются строить в тихих уголках, отгороженных от улиц зеленью.

Тишина нужна и здоровым людям. Не ради одних больных реактивным самолетам велено держаться на почтительном расстоянии от городов и сел, а поездам и автомобилям - не гудеть в больших городах. Не ради одних больных изобретают бесшумные трамваи, разрабатывают звукоизолирующие материалы, устанавливают нормы, ограничивающие шум.

Над стеклянной дверью загорается красная надпись: "Тихо! Идет операция!" Она загорается не потому, что больной может проснуться от шума - нет, наркоз есть наркоз, - а потому, что от внезапного шума может дрогнуть рука у хирурга, и тогда уж больной не проснется никогда. В абсолютной тишине хирург целиком сосредоточивается на операции: во всем мире нет теперь ничего, кроме его руки и трепещущего сердца больного. В некоторых клиниках подготовка к операции даже идет под музыку. Когда все готово, магнитофон останавливают, и тишина по контрасту кажется еще отчетливее, еще гуще.

Но разве одному хирургу тишина нужна для работы? Резкий, внезапный звук - и поэт с досадой бросает перо: ускользнула та единственная, драгоценная строка, которая не давалась уже несколько дней и только сейчас забрезжила в мозгу. В отчаянье расхаживает по комнате физик: распылилась, растворилась - и вернется ли? - последняя, решающая формула, которая должна увенчать новую теорию. Резкий шум - и слесарь-виртуоз "запорол" деталь, он выхаживал ее целый месяц, боясь даже дышать на нее. Диспетчер электростанции, вместо того чтобы "снять" давление в котле, от неожиданности поддал пару, шофер проскочил красный свет... Нет ни одной жизненной ситуации, которая не исказилась бы, и нередко весьма драматически, от шумового удара. От человека, где бы он ни работал, требуется все больше сосредоточенности, внимательности. Шум - тут плохой помощник.

Список злодеяний шума бесконечен. Этот коварный и многоликий враг способен вызвать и глухоту, и потерю памяти, и расстройство вестибулярного аппарата - морскую болезнь, и язву желудка, и атеросклероз, и злокачественную опухоль. Нарушая так называемый энергетический баланс клеток, он оживляет дремлющие вирусы. Он лишает людей сна, а сон - это первейший страж здоровья. Человек, хронически недосыпающий, становится раздражителен, неработоспособен, вялость перемежается у него с возбудимостью, он неврастеник.

Чтобы заснуть, каждый второй житель Токио, самого шумного города в мире, ежедневно принимает снотворное.

"Когда-нибудь, - говорил великий врач и ученый Роберт Кох, - человечество будет вынуждено расправляться с шумом так же решительно, как расправляется оно с холерой и чумой". Это время пришло.

Прислушаемся к "сюите", которую беспрерывно исполняют цеха машиностроительных заводов. Каких тут звуков только нет! Молоты ухают, гильотинные ножницы лязгают, пламя в нагревательных печах рычит, металлические листы скрежещут, что-то скребется и повизгивает, как скребок об асфальт и нож о стекло - противный, вызывающий мурашки звук. Вот словно бы все затихло. Но тишина обманчива: мы в окружении неслышных, но далеко не безвредных звуков - ультразвука, который помогает сверлить и сваривать детали, и малоизученного инфразвука.

Говорят, что инстинктивное ощущение надвигающегося шторма, свойственное некоторым жителям побережий, - это не что иное, как способность слышать инфразвуки, которые издает разгулявшийся океан. Рассказывают также, что однажды известный американский изобретатель и физик Роберт Вуд воспроизвел этот звук в театре. Ни один из зрителей его не услышал, но всех охватила безотчетная тревога.

Да, жутковатая "сюита". Однако наш старый знакомый Вилис Лакшевиц, который так увлекался пластобетоном, не испытывает ни безотчетной тревоги, ни тем более отчаяния. Он показывает нам новенькие токарно-револьверные автоматы, только что полученные из Ленинграда. По направляющим трубам автоматов ползет стальной пруток, резец разрезает его на кусочки, и пруток вибрирует, бьется в трубе. Но почему мы не слышим грохота? Пруток же должен грохотать, как пулемет. Оказывается, труба включена в другую трубу, а эта труба обложена мешочками с песком. Не очень красиво, зато тихо.

Таким же нехитрым способом укротили галтовочный барабан, в котором со страшным скрежетом трутся друг о друга поковки, очищаясь от окалины и заусенцев. Барабан обшили досками и резиной. Зато с вентилятором - пылеотсосом пришлось повозиться. Пылеотсос делал свое полезное дело - отсасывал наждачную пыль от шлифовального круга, но верещал так пронзительно, что вибрирующий пруток был перед ним райским инструментом. Лакшевиц написал конструкторам: "Как заставить притихнуть ваш пылеотсос?" Те посоветовали поставить его в будку. Вот так совет! Всем будет хорошо, а шлифовщик сойдет с ума! Можно, конечно, надеть на него шлемофон, не пропускающий шум, но работать в шлемофоне не слишком приятно. Лакшевиц объявил конкурс на лучший глушитель, и через неделю инженер Дорфман принес ему чертеж. К пылеотсосу присоединили хитросплетенный лабиринт из железных ребер. Петляя по лабиринту, воздух с наждачной пылью теряет скорость и перестает визжать.

В цехе тишина, а у Лашкевица новые хлопоты. Но виноват в них уже не шум, то есть не только шум. Когда сообщение об изобретении Дорфмана было опубликовано, завод засыпали письмами: все просят выслать чертеж лабиринта. Пришлось сделать несколько сот фотокопий. Каждая фотокопия - удар по шуму.

Заглянем на соседний ВЭФ. Шлифовальных кругов там нет, барабанов тоже, но станков-пулеметов немало. Однако пулеметы тоже помалкивают: каждая вибрирующая деталь упрятана в плотный чехольчик из хлорвинила или полиэтилена. Нет, не так уж непокорен шум, - стоит только захотеть, и шумопоглощающие материалы найдутся: полиэтилен, резина, войлок, битум.

Но, конечно, никакой звукоизоляцией не спасешься от грохота всех механизмов и машин. Металл есть металл. Что ж, некоторые металлические части можно с успехом заменить пластмассовыми. В первую очередь эта судьба постигнет - и уже постигает - подшипники, шестерни, втулки и всякую другую скрежещущую мелюзгу. Пластические материалы обладают так называемым внутренним трением, значительная часть механической энергии колебания превращается у них в тепло, а тепло рассеивается.

Но и это не выход из положения. Не так-то просто заменить металл пластмассой. Ничего вы не поделаете с ухающим паро-воздушным молотом, с пушками, которые стреляют гигантскими секирами, разрубающими горячие слитки. И не закроете же вы ткацкие цехи и не отправите в переплавку ткацкие станки, чья скорость официально измеряется чудовищной единицей - ударами челнока, четырехсотграммового дьявола, который снует взад и вперед (двести раз в минуту- отличная производительность!), расшатывая станок и нервы ткачихи.

Ничего с ними со всеми не поделаешь, так и доживут они свой век на подушках-амортизаторах, в чехлах из войлока, в ограждениях из мешков с песком. Но век их недолог. На смену им идет бесшумная техника, построенная не на принципах удара или колебания. На каждом машиностроительном заводе рядом с шумливым стариком-молотом уже соседствует тихоня кривошипный пресс; штампует он, не ударяя по заготовке, а надавливая на нее, поэтому он не ухает, а только шипит. Заготовку для него нагревают не в ревущей печи, а в безмолвном высокочастотном индукторе. Даже челнок теперь обречен. Уже создан бесчелночный автомат; челнок там, правда, есть, и даже не один, а двадцать, но челноки эти не больше мизинца, с легким стрекотаньем носятся они по кругу, переплетая нити утка и основы.

Лет семь назад на одном инструментальном заводе мне показывали пневматические клепальные молотки, снабженные механизмами для гашения вибрации. Когда я потом рассказал главному инженеру "Сибтяжмаша" об этих молотках, он чуть не полетел со мной из Красноярска в Москву, на этот завод: может, дадут образец... А теперь на "Сибтяжмаше" и на других заводах люди работают с электрозаклепочниками. В них нет гасителей, потому что нет и вибрации; заклепоч-никами их называют по привычке; они не заклепывают, а сваривают металл.

Помните, у Куприна "звонкие удары клепальщиков"? Тогда металл с металлом соединяли только заклепками. Брал клепальщик два листа, просверливал в них дырки, нагревал заклепки, вставлял их в эти дырки и бил по ним со всего маха тяжелой кувалдой или молотком. Адская была работенка! За пять-шесть лет клепальщики теряли слух, их называли "глухарями". В наши дни о клепке забыли: металл соединяют бесшумной электрической дугой. Береги только глаза, надень темные очки или щиток. Впрочем, добрую половину конструкций сваривают автоматы, дуга в них окутана либо аргоном, либо особым порошком - флюсом, ее не видно и не слышно.

Гигиенисты предлагают вписывать в паспорт каждой новой машины характеристику громкости: шумит на столько-го децибелл. Пока нормы предельного шума и подобные ограничения безусловно необходимы. Но придет день, и он не за горами, когда эта мера станет ненужной. Замолкнут последние такты "сюиты", и наступит век бесшумной техники, основанной на новых технологических принципах обработки материалов. Мы услышим в цехах только легкое потрескивание электрических разрядов, шелест волокон, шипение прессов и литьевых машин, веселый перезвон инструментов. А около участков, где будет идти особо ответственная работа, зажгутся надписи: "Тихо! Идет операция!"

И зазвучит музыка, красивая, радостная музыка.