Красный до мажор и генератор настроения

Диапазон музыкального восприятия безбрежен. Есть в нем и островки, совершенно экзотические.

В 1871 году в Париже появился нищий юноша, вспыльчивый и дерзкий. Услышав его стихи, семидесятилетний Гюго, далеко не щедрый на похвалы, воскликнул: "Это Шекспир-дитя!" Юношу звали Артюр Рембо. Вскоре все ревнители благопристойной поэзии с возмущением повторяли его озорной сонет "Гласные":

А - черный, белый - Е, И - красный, У - зеленый, О - синий: тайну их скажу я в свой черед...

В остальных двенадцати строках тайна гласных раскрывалась. Звук А напоминал поэту бархатный корсет на теле насекомых, Е - белизну холстов и горных ледников, И - сочащуюся рану, У - рябь зеленых вод и спокойные луга, О - "звонкий рев трубы, пронзительный и странный".

Академисты, как и положено всем академистам, роптали. Гюго, Верлен, а впоследствии Арагон, Элюар, Брюсов, Аннен-ский и Багрицкий аплодировали, что же касается музыкантов, то они выразили сдержанное удовлетворение: "Ну вот, мы же говорили".

И они действительно говорили. Дебюсси, по свидетельству Стоковского, нередко выражал желание, чтобы некоторые его произведения исполнялись при пурпуровом освещении. А Скрябин ввел в партитуру симфонической поэмы "Прометей" строку "люкс" (свет) и сконструировал аппарат для цветового сопровождения музыки, каждой тональности предназначался свой цвет.

История цветовой музыки имеет отношение и к музыкальному сопровождению работы, и к цветовому климату, о котором пойдет речь дальше. Из нашего повествования совершенно исчез гигиенист - мы рассказали о гигиене труда все, что хотели рассказать. Физиолог все чаще выступает в содружестве с психологом. Но и их сфера постепенно расширяется, и мы волей-неволей соприкасаемся со сферой искусства.

Когда Ньютон разложил солнечный луч, ему пришло в голову, что между цветным спектром и музыкальной октавой должна быть связь. Цветовой тон зависит от длины световой волны, высота звука - от волны звуковой (Ньютон не говорил о световой волне, но ход его рассуждений был примерно таков). В октаве восемь нот, в спектре семь цветов, можно добавить еще один, индиго, и все совпадет (снова оговоримся: в спектре не семь цветов, и в радуге не семь, число это Ньютон выбрал по традиции - семь дней недели, семь чудес света).

Предположение Ньютона было неубедительно: звук и цвет как физические явления независимы, первый более связан со временем, второй с пространством. Первый не имеет самостоятельной эстетической ценности, второй при определенных обстоятельствах может иметь. Тем не менее идея Ньютона дожила до наших дней. Делались и цветовые клавикорды и всевозможные таблицы, в которых каждой ноте соответствовали основные тона (для диезов привлекали оттенки, например, фа - зеленый, фа-диез - голубовато-зеленый), а смешанным цветам - настроения: нежно-голубому - жалость, яблочно-зеленому - радость, шоколадному - тоска. Механические аналогии между звуком и цветом переплетались в этих попытках с весьма произвольным толкованием, и энтузиастам цветовой музыки ничего не оставалось делать, как ссылаться на несовершенство приборов. Возлагать надежды на ощущения, которые испытывали Скрябин, Дебюсси4 или Рембо, не приходилось. Подобное восприятие звуков свойственно немногим, да и у тех проявляется неодинаково. Скрябину до мажор казался белым, а Римскому-Корсакову красным.

Однако идея сочетать музыку и цвет была слишком соблазнительна. Исследованиями занялись специалисты по электронике и кибернетике. И вот представьте себе переполненный до отказа зал в паГвильоне "Радиоэлектроника" на ВДНХ, небольшое вступительное слово, из которого, как водится, ничего не понятно, потом полнейший мрак и внезапно озаряющийся экран, весь в трепещущих переливах красок - вращающиеся синие спирали сменяются нежно-зеленой дымкой, напряженные огненные полосы чередуются с холодной лазурью, и все это трепещет и переливается под знакомые фанфары Итальянского каприччио Чайковского.

Великолепно, ошеломляюще, но...

... Но попросим создателей аппаратуры объяснить нам идею своей цветомузыки. Мы все-таки уловили из пролога, что тут нет ни механических аналогий, ни произвольных толкований, все строго научно.

Что же это за наука?

Выясняется, что это добрая старая физиология органов чувств и психология восприятия. А суперэлектронная аппаратура- отдаленный, но все-таки потомок того нехитрого прибора, которым академик Лазарев поразил воображение аудитории Общества любителей естествознания в 1904 году, а ученик его, профессор Кравков, методично поражал воображение своих студентов до конца сороковых годов.

Лазарев погасил в аудитории свет, озарил лампочкой экран и включил стоявший рядом электромагнитный вибратор-зуммер. Он предложил всем прислушаться к ровному дребезжанию зуммера, а затем начал периодически закрывать лампу. На экране стали появляться как бы вспышки света, а все, кто был в зале, почувствовали, как в такт вспышкам пульсирует звук - в темноте он слышится тише, при свете громче. Это могло означать только одно: хотя между звуковыми и световыми волнами и нет физической связи, зато в глубинах восприятия существует теснейшая связь между зрением и слухом.

То, что демонстрировал Лазарев, в жизни встречается редко, чаще приходится наблюдать обратную зависимость: от какого-нибудь вибрирующего звука начинает колебаться и пульсировать зрительный образ. И уж каждый знает, как связаны зрение и слух при ориентации в пространстве.

Кто из нас не определял расстояние до станции по гудку поезда, кто не замечал, что в зале, где установлены репродукторы, голос или музыка все равно доносятся со сцены; если мы отвернемся от сцены, только тогда звуки послышатся из репродукторов. Психологи называют это визуализацией звуковых ощущений.

Красный до мажор и генератор настроения

Взаимосвязь органов чувств занимала многих мыслителей - от старинного английского философа Беркли до современного естествоиспытателя Подольного. Взаимосвязь эта чрезвычайно многообразна. Помните, мы уже говорили, что запах некоторых веществ обостряет зрение? А знаете ли вы, что, отправляясь в ночной полет, многие летчики жуют лимоны, сахар или витамин С? Кисло-сладкое, а то и один его вид обостряет так называемое сумеречное зрение. От слабого осязательного раздражения, например от покалывания электрическим током, человек лучше слышит и видит. Самое интересное, что мы можем даже не замечать этих, как говорят психологи, побочных раздражителей, даже не знать о них: одному человеку незаметно осветили спину, и тотчас приборы отметили изменение в его зрительных ощущениях; другой, находясь подле установки, которая генерировала неслышимый ультразвук, стал лучше видеть. Зрение тоже не остается в долгу перед другими чувствами, вернее, не зрение, а свет. Он обостряет и вкус (ешьте при ярком свете!), и обоняние, и осязание. Но подобно тому, как запах предпочитает больше всего дружить со вкусом (всю жизнь мы говорим: как вкусно пахнет!), так и зрение ближе всего связано со слухом.

Что же означают все эти явления? Игра ли это природы или необходимость? И каким образом в глубинах восприятия происходит взаимодействие ощущений?

Механизм этот оказался сложным и, выражаясь языком кибернетики, многоканальным. В передаче сигналов от одних рецепторов, то есть от приемников раздражения, к соседним, от одних органов чувств к другим участвует много систем организма. Тут замешана и кровь, чье биохимическое состояние меняется определенным образом, и электрические заряды- идеальные носители сигналов: изменилась в клетках концентрация ионов кальция, и глаз ощущает цвет иначе. Но прежде всего на раздражение чутко откликается вся вегетативная нервная система. Всякий импульс от любого органа чувств мчится в ту область мозга, которая заведует кровяным давлением, дыханием, обменом веществ. И у нас возникают не только ощущения света или запаха, но и всевозможные вегетативные перемены, влияющие на другие рецепторы: расширяются или сужаются сосуды, приливает или отливает кровь, учащается или замедляется пульс, повышается или понижается температура. Вот почему тот же шум действует - не только на слух, а и на весь организм.

Лазарев предположил, что в мозгу возбуждение может переходить с нейронов одного органа чувств на нейроны другого органа. Предположение вскоре же и подтвердилось: . анатомы и физиологи нашли в мозгу такое место, где слуховой и зрительный нервы почти соприкасаются. А недавно сотрудники Института нервной деятельности обнаружили в органах чувств два рода клеток. Одни выполняют прямые обязанности - передают сигналы только о свете или только о запахе, другие же откликаются и на сигналы соседей. Новости мигом распространяются в мозговых центрах и через промежуточные станции, по межцентральной связи. Таков в сильно упрощенном виде механизм взаимодействия органов чувств.

Зачем же человеку это нужно? Вспомните феномен Сеченова. Организм - единое целое, и каждая его частичка помогает другой. Если вы наклоняете голову, орган равновесия, вестибулярный аппарат, приходит в неестественное положение. Но мир не наклоняется вместе с вами, и у вас не кружится голова: зрение приходит на помощь вестибулярному аппарату. Ни один орган чувств не существует ради самого себя, каждый живет по правилу "один за всех, все за одного". Все они одинаково участвуют в познавательной деятельности человека, все связаны крепкой дружбой, каждый имеет представление о занятиях соседа и в случае чего торопится ему на подмогу. И такая дружба - залог высочайшей надежности нашего мозга. Вы, конечно, не раз читали, что великий микробиолог Пастер занимался своими знаменитыми исследованиями, когда половина мозга была у него парализована. Оставшиеся нейроны быстро овладели "смежными профессиями". Что было бы, если бы не существовало в мозгу взаимосвязи между отделами, ведающими зрением, слухом, осязанием.

Сотрудники Института автоматики и телемеханики, создавая свой пветомузыкальный аппарат, вспомнили опыт Лазарева и особенно опыты Кравкова. У Кравкова испытуемый смотрел через диск с отверстиями на свет. Диск вращался медленно - свет мелькал. Диск вращался очень быстро - и свет переставал мелькать, диска словно бы и не было; так из окна электрички мы видим всё, что делается за редким забором, не замечая его вовсе. Но вот включили ровный звук, и если свет был голубой или синий, он снова превращался в мелькающий, а если оранжевый или красный, все оставалось по-прежнему. Это означало, что под влиянием звука, как под влиянием и некоторых запахов, чувствительность глаза к зелено-синим лучам спектра повышается, а к оранжево-красным понижается.

Раз зрение и слух помогают друг другу, значит, цвет может помочь восприятию музыки, если установить правильную зависимость между признаками звука и цвета - между диссонансами, тембром, ладом, темпом и между мерцанием, тоном, яркостью, насыщенностью. Электроника способна молниеносно связать звуковые и световые сигналы и вызвать к жизни любой цвет, любое его движение. Человек будет и слышать и видеть музыку! Зрительные впечатления улучшат работу слуха, а работа слуха улучшит работу зрения. Получится взаимное обогащение двух видов восприятия, взаимное усиление. А чем выше чувствительность органа чувств, тем больше человек заметит изменений в звуке или свете, тем богаче будут его впечатления.

Слишком долго описывать всю сложнейшую аппаратуру, которую смастерили в Институте автоматики. Говоря коротко, музыку воспринимает микрофон и превращает звуки в электрические сигналы, которые, претерпев различные превращения, поступают в электронный анализатор. Анализатор определяет основные свойства музыкальной фразы - разлагает сложный звук на тоны и обертоны, подсчитывает их высоту, силу, их число и взаимоотношения, оценивает роль последующего звучания на основе предыдущего. Анализатор этот не что иное как модель органа слуха, "электронное ухо".

Звуки проанализированы. Теперь их надо превратить в цвета. Этим занимается синтезирующее устройство. Помня обо всех связях между слухом и зрением, оно определяет, какой цвет должен соответствовать поступившей музыкальной фразе и какая у этого цвета должна быть яркость, какой тон, насыщенность, длительность. Цвет найден, и по команде синтезатора аппарат, состоящий из трех источников света - красного, зеленого и синего, осветит экран лучами любого цвета: ведь из этих трех тонов можно скомбинировать любой. И под звуки Каприччио закрутятся на экране синие спирали, затрепещет лазоревая дымка, и это будет великолепно, ошеломляюще, но...

... Это будет всё, что хотите, только не Каприччио.

В павильоне радиоэлектроники Чайковский жил сам по себе, а цвет сам по себе. Взаимного обострения чувств оказалось недостаточно. Музыкальные впечатления и ассоциации, хранящиеся в памяти, давно сложившиеся представления о Чайковском - у каждого свои, глубоко личные - подавили попытки цвета слиться со звуками и навязать нам новое восприятие.

За кулисами я познакомился с главным энтузиастом цветомузыки, розовощеким и самоуверенным юношей, и сообщил ему о своем впечатлении. Он не удивился. Правильно, машина и не может учесть все ваши ассоциации, интимные представления и прочие излишества докибернетического века. К чему они нам, дорогой товарищ! Есть взаимосвязь между слухом и зрением? Есть. Смоделировали мы ее? Еще как! Так о чем же беспокоиться? С первого раза, верно, ни у кого не получается, нюансы мешают, а вы послушайте Каприччио раз десять - всё пойдет как по маслу! И у вас и у всех выработается одинаковый стереотип. Красота, кто понимает!

Но никто не понял этой красоты. Ни охотники до сенсаций, ни даже соавторы моего собеседника. Они сначала рассуждали вроде него, но потом сообразили, что такую деликатную область, как искусство, невозможно воспринимать только по законам физиологии. И ни один физиолог не поддержал затею, которая благополучно зачахла.

И все-таки у цветомузыки есть будущее. Если бы этот юноша не бросился "перелагать" на цвет произведения для цвета не предназначенные, а поискал бы интересующегося этим делом композитора и попросил бы его написать специальное цветомузыкальное Каприччио, наконец, если бы они оба не слишком хлопотали об общих закономерностях, а дали бы нам некоторый простор для воображения, вот тогда у них, может быть, что-нибудь и получилось. Недаром в будущее цветомузыки верит Стоковский, верит известный наш писатель и ученый Ефремов: раскройте "Туманность Андромеды" и найдите то место, где один из героев, кажется Дар Ветер, слушает симфонию фа минор цветовой тональности 4,750 мю.

Я же думаю, что мы сможем использовать и первоначальную идею цветомузыки. Только не в концертном зале, а на работе - в цехе, в лаборатории, в учреждении, даже, может быть, в школе. Но не для эстетического наслаждения, а для гимнастики. Для того, чтобы получше отдохнуть во время перерывов и микропауз.

Идея родилась в одной из кибернетических лабораторий Москвы. Обосновывая ее, инженеры ссылались и на твенов-ские "Режьте билеты", и на заразительность маршей, и на книгу "Хатха-йога", написанную лет шестьдесят назад индейцем Рамачараком. В книге этой рассказывается о пользе глубокого и равномерного дыхания. Танцы танцами, но все-таки не все к ним расположены, даже гимнастика доступна не каждому, наконец, для нее может и не найтись подходящего помещения. Кроме того (это, пожалуй, самое главное), десятиминутная гимнастика не всегда успеет как следует проветрить мозг, особенно если он занят напряженной умственной работой. А мы с вами знаем, что рабочим все чаще приходится выполнять именно такую работу, даже чисто физический труд связан не столько с мышечным напряжением, сколько с напряжением зрения, слуха, осязания, внимания- словом, нервной системы. Значит, нужно придумать, как полностью отключать нервную систему, снимать с нее усталость и излишнее возбуждение.

И кибернетики проектируют аппарат, который они называют генератором настроения. Сигнал перерыва погружает наш цех, нашу лабораторию или аудиторию в полумрак. Звучит ритмичная музыка, и одна из стен в унисон освещается разноцветными пятнами. Это зрительно-слуховое упражнение для мозга. Создавая его, композитор советовался с физиологами и психологами, все вместе они изучали характер нашей работы и нашего утомления. И тут уж никто не заботится об ассоциациях - музыка особая, восприятие у всех одинаковое, его навязывает нам ритм, выстукиваемый специальным приборчиком вроде метронома и подкрепляемый мелодией звука и цвета. И наш мозг настраивается на эту музыку, отдыхает, а потом снова принимается за работу.

Генератор настроения существует пока в одном экземпляре. Но ведь и вычислительная машина когда-то существовала в единственном экземпляре. А теперь их тысячи. Я уверен, что скоро этот генератор станет такой же обязательной принадлежностью рабочего помещения, как кондиционер или даже обыкновенная вентиляционная установка. И физиолог ни за что не подпишется под проектом нового завода, если не обнаружит там "радиоузел" цветомузыки.