Откройте форточку!

О каких бы заводах мы ни упоминали в нашем рассказе, речь шла чаще всего о зданиях старой постройки. Наш великолепный интерьер, сделанный по всем правилам технической эстетики, втиснут в то, что еще совсем недавно называли "коробкой". За этим полуофициальным термином скрывались четыре стены и потолок, построенные только затем, чтобы прикрыть людей и машины. Архитектура как вид искусства ко всему этому не имела отношения.

"Внешний облик завода, формы и цвет станков, одежда рабочего, устройство цеховых интерьеров - все должно... даже неискушенного и незнакомого с производством привлекать, восхищать с первого взгляда, - говорил знаменитый скульптор Коненков. И добавлял: - Работа художника над эстетическим осмыслением промышленного предприятия... прибавит нашим рабочим не один год жизни".

Красота на производстве, так благотворно действующая на человека, на его работоспособность, настроение и здоровье, не может исчерпываться гармоничной цветовой гаммой. Красота - это и художественные формы, объемы, эстетически организованное пространство, это все здание, которое должно быть не "коробкой", а произведением искусства. Рабочему или инженеру хочется, чтобы красота встречала его еще на улице, чтобы он входил на территорию завода не через проходную, а через красивый, праздничный вестибюль и попадал не в производственное помещение, а в храм радостного труда. Обшарпанная и неудобная "коробка" не даст архитектору развернуться в полную силу и снизит благоприятное воздействие интерьера.

Откройте форточку!

Представьте себе структуру обычного механического цеха. Длинный зал с двумя-тремя рядами колонн. На выступах колонн покоятся подкрановые балки. По ним движется мостовой кран. Еще выше сплетение балок и ферм, которые наш репортер, восторгавшийся сюитой шумов, по простоте душевной именовал "ажурными". Вдоль крыши так называемый фонарь, долженствующий пропускать дневной свет. "Пропускная способность" фонаря невелика, всюду горят лампы.

И оборудованию и людям тесно.

Захотел усовершенствовать технологию, переставить станки- не выходит. Мостовой кран не может подать груз в соседний пролет: колонны мешают; колонны пожирают и площадь, вокруг них, в "мертвых зонах", ставить станки не разрешается. Убрать колонны? Крану не на чем держаться. Заколдованный круг.

Можно ли разорвать "сетку колонн" и превратить цех в просторный зал наподобие Дворца спорта? Можно! Для этого надо, во-первых, отказаться от крана и сконструировать на польный транспорт-автопогрузчики, автокары, транспортеры, подвесные конвейеры. Во-вторых, взять легкие материалы- армированный стеклопластик, шлакоситалл, подвесные плиты из пластобетона. И скомпоновать иначе коммуникации, устроить над цехом "технический этаж" и убрать туда все трубы и провода. Пар, масло, сжатый воздух, электричество- все будет подаваться к станкам по гибким шлангам. В цехе станет просторно и свободно.

Раньше завод представлял собой скопище разрозненных цехов-коробок. Теперь они все объединяются в общем корпусе. Там располагаются все цехи, лаборатории, конструкторские бюро, административные отделы. Пролеты цехов расширены до 24, даже до 30 метров - в таком пространстве архитектор сделает все, что угодно, любой интерьер. Стены из навесных панелей легко двигать внутри корпуса; захотел "расширить или сузить цех - пожалуйста, можно обойтись и без теплых и холодных тонов. А сам корпус прекрасен: из двухсот типовых элементов можно скомбинировать тысячи разнообразных вариантов фасада и боковых стен. Железобетон можно облицевать кирпичом с выразительными рельефными рисунками. Хороши будут и яркие керамзитобетонные панели, и изящные вставки из майолики.

Такие заводы строятся уже сегодня - под Москвой, в Вильнюсе, в других городах.

Это стиль нашей эпохи - эпохи слияния архитектуры и промышленного строительства.

Мы входим в светлый вестибюль с зеркальными стеклами, с красивым плиточным полом, и по просторной лестнице с цветными пластмассовыми поручнями поднимаемся на второй этаж, где расположены "бытовые помещения". Залитые ровным молочным светом люминесцентных ламп коридоры ведут к умывальным, гардеробным, буфетам, комнатам отдыха. Из коридора можно выйти на открытый внутренний балкон, с которого открывается вид на ткацкий цех. Колонны, поддерживающие легкое покрытие, расставлены очень широко и не мешают никому. Цех освещен люминесцентными лампами, вмонтированными в гладкий подвесной потолок. Потолок сделан из перфорированных алюминиевых листов; шум ткацких станков втягивается в дырочки и пропадает в звукопоглощающих матах-плитках из минеральной ваты, обернутых в полиамидную пленку. Пол из поливинилацетат-ной эмульсии мягок, прочен и красив.

Шесть кондиционеров поддерживают постоянную влажность, температуру и чистоту воздуха. Воздух в цехе обновляется каждые пять минут. Чистота, свежесть, тишина, простор и нежные, светлые краски. Это ткацкая фабрика в Новых Черемушках, в Москве, первое из сотен подобных предприятий легкой, пищевой, приборостроительной и радиоэлектронной промышленности.

Кажется, в этом дворце сделано все для человека. И здание, и интерьеры воплотили в себе все достижения строительного искусства, технической эстетики, гигиены, физиологии. Все представители этих профессий могут безоговорочно поставить свои подписи под проектом такого предприятия.

Но что-то здесь смущает психолога. Да и архитектор, поднаторевший в нюансах человеческой психики, чувствует, что тут что-то не так. И, наконец, ткачихи по прошествии нескольких месяцев восторженного любования своим чудо-цехом, начинают ощущать некоторое беспокойство. Чего-то определенно не хватает.

Не хватает старого, уродливого фонаря на потолке, естественного света, пусть тусклого, пусть меняющегося по пять раз в день от капризов погоды, но зато живого, а не мертвого, не холодного и чужого света люминесцентных светильников!

...В одном из кварталов Рима возвышается тридцатиэтажное здание нефтегазового концерна. В здании есть все - чистота, уют, свежий кондиционированный воздух, и тем не менее служащие объявили забастовку. Они потребовали сделать в окнах форточки. Их угнетал не шум, а полное отсутствие шума, не спертый воздух, а стерилизованный. Их угнетали теплозащитные дымчатые стекла, которыми особенно гордились архитекторы. Им не хватало солнца, даже пасмурного неба, даже дождя за окном и звука капель.

Нет, нельзя долго работать в искусственной среде! Но как же быть, если производству необходим кондиционированный воздух, а он несовместим со сквозными фонарями и форточками?

Архитекторы думают. Фонари, конечно, не годятся, но, во-первых, можно сделать герметически закрывающиеся фрамуги, тогда останутся обычные окна. Во-вторых, устроить потолок из прозрачного стеклопластика, если же это дорого или технически невыполнимо, вмонтировать в потолок квадратные или круглые плафоны - тоже из стеклопластика. Они будут давать естественный свет, когда надо, открываться и герметически завинчиваться. И, наконец, везде, где только можно, одну или две стены надо построить из сплошного стекла, как это сделал Урбанович в Калише. Человек не ощутит тогда своей оторванности от мира, от городского ландшафта, от деревьев, цветов, снега, дождя - от всего, что он не замечает и чем не дорожит в обычной жизни, но о чем тоскует, если всего этого лишен.

Откройте форточку!

Завод завтрашнего дня - его проект уже разрабатывается - будет слит с окружающей средой не только архитектурной формой, но и психологически.

Человек никогда не почувствует себя законсервированным, какой бы герметизации и стерильности ни потребовала от него технология.