Заводы из кубиков и станки из пластилина

На столе стоит... цех. Цех химического завода - колонны, емкости, трубы, даже лесенки с перильцами. Даже фигурки в синих комбинезонах. Около стола любой школьник почувствует себя Гулливером.

Один прораб на строительстве нефтеперерабатывающего завода жаловался:

- Вот идет трубопровод, - говорил он, показывая на "синьку" - чертеж какого-то участка. - Вот он продолжается. А вот он пропал. Нет трубопровода, как в воду канул!

Таких жалоб тысячи. Проект завода - это сотни "синек", сотни листов. На каждом все как будто верно, а соединил вместе - одни неувязки: то трубопровод исчезнет, то колонна прошибет потолок. Да и не мудрено это: завод проектируют сотни людей, и ни один из них не в состоянии представить себе его в целом. Каждый видит свою колонну или свою трубу.

В институте "Гипрокаучук" сделали опыт. По чертежам построили макет одного цеха. Обнаружилось около двухсот ошибок! На макете их исправили за день. А сколько бы дней провозились с этими ошибками строители!

После этого в "Гипрокаучуке" решили: будем проектировать заводы не по чертежам, а по макетам. Надо сделать из пенопласта и полистирола набор кубиков, планок, трубочек и других деталей, они будут храниться в моделетеке, и проектировщики станут строить из таких комплектов цеха и заводы. На стройку отправится не вагон плохо согласованных "синек", а рабочая модель в одну двадцать пятую натурального завода. Отработанная, абсолютно точная модель - завод как на ладони.

Тройной выигрыш! Никаких ошибок и неувязок - выигрываются огромные средства и время проектировщиков и строителей. Это можно сразу выразить в днях и рублях. Но ни в каких цифрах не выразишь неисчислимую выгоду, которую получает государство от революционной перемены в способе мышления у тех же проектировщиков. Человек начинает мыслить не плоскостным изображением, а объемным. Он перестает видеть только частности, он видит за деревьями лес. У него развивается воображение, и из технолога он превращается в архитектора.

Модельное проектирование напоминает работу театрального художника. Сначала он рисует эскизы декораций, потом обязательно мастерит макет. Макет декораций - образ спектакля. Без него трудно представить себе, как пойдет действие. В макете можно создать напряженную или, наоборот, мягкую композицию сцены, добиться любого эффекта.

Заводы из кубиков и станки из пластилина

Макет или модель завода - произведение искусства. Каждый его элемент может сопрягаться с соседним не только по правилам технологии, но и по законам красоты. Компоновка цехов будет и рациональной и гармоничной, она станет архитектурным ансамблем объемов, форм и цвета.

Техника и эстетика переплетаются уже у самых истоков создания заводов. Проектирование производства превращается из сухого и малоувлекательного занятия в подлинное искусство, несущее инженерам счастье творчества, а тем, кто будет работать на таком предприятии, счастье общения с совершенной красотой.

Когда вы читали строки о пропавшем трубопроводе и о том, что проектировщик за деревьями не видел леса, вы, может быть, вспомнили главу "Тракторист в катапульте". Там говорилось о феномене слепоты, которой подвержены конструкторы машин, забывающие порой о самых элементарных вещах, и о свежем глазе физиолога, который схватывает сразу недостатки машины, мешающие человеку в работе.

Но и физиолог видит не всё. Он смотрит на машину глазами ученого, и он так же, как и конструктор, не способен выйти за рамки своей профессии. Чтобы оценить предмет всесторонне, любой предмет - стол, станок, автомобиль, здание, - нужен еще глаз художника.

Вот что говорил однажды московский художник Григорий Рессин об одном из комбайнов:

- Не обладая организованным силуэтом, эта громоздкая машина производит малоотрадное впечатление. Груда разно-объемных элементов, зрительно не связанных между собой, создает впечатление удивительной неуравновешенности. В машине не чувствуется культуры формы...

А вот что сказал Юрий Гагарин о своей машине, о космическом корабле "Восток":

- Я глядел на корабль, на котором должен был через несколько минут отправиться в небывалый рейс. Он был... прекраснее локомотива, парохода, самолета, дворцов, мостов... Передо мной было не только замечательное произведение техники, но и впечатляющее произведение искусства.

Машина, на которой Гагарину предстояло работать, вызвала у него восторг и эстетические ассоциации не только своим техническим совершенством, но и пропорциями, формой, цветом, выражающими ее назначение и смысл великого события. Форма корабля, продиктованная суровыми законами аэродинамики, вырвалась из функциональных рамок и сделалась источником наслаждения.

Как нечто родственное искусству и вызывающее подобные эмоции воспринимаем мы и реактивные лайнеры, и корабли на подводных крыльях, и многие легковые автомобили.

Несколько лет назад мне в руки попался снимок первого русского автомобиля, демонстрировавшегося в 1896 году на Всероссийской промышленной выставке в Нижнем Новгороде. Извозчичья коляска с моторчиком называлась тогда "изящной и легкой". Сегодня мы награждаем такими эпитетами автомобили, как можно меньше похожие на своего предка. Изменилось назначение автомобиля: из диковинки он превратился в предмет массового употребления. В его облике должны явственно проступать его свойства - скорость и комфорт, иначе он покажется нам устаревшим, неудобным, некрасивым.

Стремление повысить скорость самолетов заставляло конструкторов убирать и убирать все лишнее, и форма нынешнего самолета, подчиняясь аэродинамике, выражает скорость с первого взгляда. Над самолетами, как и над автомобилями, наравне с конструкторами работают и художники. Они хорошо видят форму в целом, они, следуя заветам великого французского скульптора Родена, умеют "отсечь всё, что не есть лицо", и тогда, как говорит известный наш авиаконструктор Олег Антонов, первоначальные формы самолета "постепенно улучшаются, гармонизируются и, уточненные расчетами, испытаниями... облагораживаются, приобретают стремительность, элегантную законченность и даже певучесть".

Элегантная законченность, благородство, изящество! При этих словах я вспоминаю замечание английского физика Дирака: основные аксиомы науки обязательно должны выделяться изяществом и красотой. Эстетические критерии при обсуждении математической формулы весьма распространены среди физиков. Они говорят об изящных или, напротив, о неуклюжих уравнениях. Подумайте, как проста и симметрична запись закона всемирного тяготения, продолжает мысль Дирака профессор Китайгородский. "Представьте себе, что кто-нибудь предложил бы закон тяготения, в котором знаменателем формулы служил бы не квадрат расстояния, а расстояние в степени девять вторых, а в числителе стояло бы не произведение масс, а, скажем, корень квадратный из суммы масс. Некрасивая, неприятная формула. Сомнение в ее справедливости возникло бы сразу, она раздражала бы нас с чисто эстетических позиций".

Заводы из кубиков и станки из пластилина

Красота и изящество математической формулы - это минимум средств для выражения максимального содержания. Машина - это формула, отлитая в форму, и ее красота того же происхождения, ее эстетическое восприятие связано с тем, насколько просто, лаконично, убедительно выражена ее сущность и насколько удобна она будет в обращении.

Художник подбирает цвет для станка, сообразуясь с требованиями физиологии, с характером работы, с общим замыслом интерьера. Но может ли он изменить его форму и должен ли он делать это?

Станок знаменитого мастера Нартова стоит в Эрмитаже. Он восхищает и специалистов и неспециалистов: первые видят в нем прообраз копировального полуавтомата, вторые - произведение искусства. Тогда, в XVIII веке, красота машин носила декоративный характер. Станок мог быть похож на клавесин. Но лишь только он стал массовым орудием производства, его убранство исчезло: оно бы выглядело нелепо.

К предметам массового обихода красота является не как дополнительный, декоративный элемент, а как облик самого предмета. Однажды американские художники-стилизаторы в подражание самолетам придали станкам обтекаемую форму и прилепили к ним крылышки. Получилось то, что в народе называют сапоги всмятку. То, что должно стоять, не должно устремляться. Красота станка проступает в его пропорциях, в ритме его частей, в целесообразном и гармоничном расположении всех его элементов.

Художник Рессин говорил о неуравновешенности машины. По какому признаку можно судить, например, об уравновешенности форм карусельного станка - гиганта высотой с трехэтажный дом? По отношению высоты портала к ширине, отвечает художник, и отношению площади планшайбы - похожего на диск приспособления, где закрепляется обрабатываемая деталь, - ко всему станку. Если гармония нарушена, станок выглядит громоздким, планшайба кажется крошечной по сравнению с массой портала, суппортов, коробок передач.

Основное "содержание" станка - стабильность, мощность, устойчивость. Многие художники считают, что этому лучше всего отвечают не обтекаемые, а кубические и пирамидальные формы. Кроме форм, "содержание" может выразить и цвет; об этом говорилось в главе "Золотая середина".

Заводы из кубиков и станки из пластилина

Если художник начнет проектировать станок вместе с конструктором на самой ранней стадии, на стадии эскизного проектирования, он может даже привести конструктора к наилучшему решению механизма. Он поможет инженеру собрать и обобщить разрозненные элементы, смягчить переходы от света и тени, направить линиями взгляд рабочего к месту действия, скомпоновать машину так, чтобы работать было удобно и непринужденно. Всевозможные кожухи, крышки, рукоятки, таблички он превратит в декоративные элементы и с их помощью свяжет все объемы в стройное архитектурное сооружение.

Художник доводит мысль ученого (формулу) через мысль инженера до конкретной формы. Как удачно выразился кто-то, он объезжает лошадь техники, чтобы передать ее человеку. Он стремится к тому, чтобы избавить до конца человека от роли слуги машины, до конца "размоделировать" его, сделать так, чтобы машина не только не утомляла человека (о чем печется и физиолог), но и радовала его. Его девизом может служить мысль, высказанная писателем Антуаном де Сент-Экзюпери: "На вершине своего существования машина как бы перестает быть машиной, машине возвращается первичная частота линий изгиба груди или плеча".

Задача эта не из легких. Художник должен знать множество вещей, о которых и слыхом не слыхивали его коллеги - живописцы, декораторы, скульпторы. Он должен знать инженерное дело, свойства материалов - металла, пластмассы, технологию изготовления машины и то производство, для которого она предназначена. Он должен быть в курсе всех конструкторских обычаев и тенденций, знать все, что делалось до него и делается на других заводах и в других странах. Неплохо, если он будет разбираться в математике, в физике и, конечно, в физиологии и антропологии. Ведь он "объезжает лошадь" для человека, а не для красоты вообще.

Нелегкая задача, но выполнимая. Не раз мне приходилось бывать в художественно-промышленных училищах Москвы и Ленинграда, не раз наблюдал я, как с первого же курса будущие художники-конструкторы - именно так и называются представители этой новой, необычайно увлекательной профессии, которой, по-моему глубокому убеждению, принадлежит огромная будущность,- как они орудуют молотком и долотом, паяльником и плоскогубцами, как они вытачивают, сверлят, фрезеруют, как возникает у них модель машины- сначала на ватмане, потом в пластилине, в гипсе, в дереве и, наконец, в металле. Машину, которую ты проектируешь, ты должен уметь сделать сам. Таков основной принцип обучения будущих художников-конструкторов.

Сейчас у нас в стране восемь или девять художественно-конструкторских бюро. Лет через десять их будет восемьдесят или девяносто. Художники участвуют в проектировании самолетов и автомобилей, станков и прессов, телевизоров и торшеров. Придет время, и всякое конструирование станет художественным, а художник-конструктор - одной из ведущих фигур в стране. Он будет формировать облик всех предметов эпохи, создавать материальную культуру века, прекрасные и глубоко человечные орудия труда. И в том, что "труд станет источником радости, будет и его немалая заслуга. В конце концов художник и инженер, быть может, даже соединятся в одном лице.

Глядя, как инженер и художник работают сообща над машиной, ты чувствуешь, что присутствуешь при синтезе искусства и науки, при слиянии двух основных форм человеческого мышления - научной и художественной, аналитической и синтетической. Этот синтез приведет к великолепным результатам. Чарлз Дарвин признавался в автобиографии, что он сожалеет о недостаточном своем внимании к искусству, об утрате эстетического чувства; он даже говорил, что это вредно отразилось на его умственных способностях. Искусство, красота, обостренное эстетическое восприятие необходимо каждому- рабочему, инженеру, ученому. Эстетическое восприятие поднимает мышление на высшую ступень, развивает способности синтеза, обогащает новыми средствами познания и созидания. Для Эйнштейна скрипка значила больше, чем отдых, она помогала его воображению проникать в таинственные глубины мироздания.

Завод будущего, и близкого будущего, станет произведением искусства от начала до конца - от фасада до любого механизма. Постоянное общение человека труда с гармонией форм, линий, цвета воспитает у него эстетический вкус, научит понимать и ценить красоту, поможет развитию его творческих способностей. А счастье творчества - самое большое счастье, которое когда-нибудь знал человек.